Я живу у нее — у Лины, девушки из высшей расы, чье имя звучит как шепот ветра с другой планеты. Она выше меня, ее фигура стройная, но сильная, кожа отливает холодным серебром в мягком свете нашей комнаты. Я не пленник, не совсем — я люблю ее, восхищаюсь ею, и часто, когда она сидит в своем кресле, я сворачиваюсь у ее ног. Я слишком велик, чтобы целиком уместиться на ее коленях, но мне нравится прижиматься к ее бедрам, ощущать их тепло, пока ее длинные пальцы рассеянно перебирают мои волосы. Мир изменился, когда они пришли: люди стали любимцами, подчиненными быстро и надежно, если нужно. Но Лина не прибегает к таким способам — ей нравится, что я сам выбираю быть рядом.

Моя жизнь течет в моих мыслях. Я знаю, что они, высшие, могут управлять нами, но Лина оставляет мой разум нетронутым. Ей интереснее играть со мной иначе — через слова, взгляды, тонкие манипуляции. На досуге она затевает свои игры, и я не могу устоять. Однажды она смотрит на меня с лукавой улыбкой и говорит:

— Давай проверим, как сильно ты можешь бояться, даже не понимая почему.

Она начинает говорить — медленно, тихо, ее голос обволакивает, как дым. Рассказывает историю о том, как кто-то вроде меня однажды потерял все: друзей, дом, даже имя, потому что не заметил, как его собственные мысли подвели его. Она вплетает детали, которые цепляют — упоминает запах дождя, который я люблю, звук шагов в пустом коридоре, который всегда меня нервировал. Я знаю, что это игра, но сердце стучит быстрее, горло сжимается. Она наклоняется ближе, ее глаза блестят, и спрашивает:
— А что, если это уже происходит с тобой? Может, ты уже забыл что-то важное?
Я пытаюсь рассмеяться, отмахнуться, но ее слова цепляются за разум, как крючки. Вдруг я действительно не помню, что ел вчера? Или как звали моего друга детства? Она улыбается шире, видя, как я хмурюсь, как пальцы сжимают край ее одежды. Это не просто страх — это восхищение: она играет мной, как музыкант струнами, и я не могу сопротивляться. Даже когда эмоции неприятные, ее превосходство кружит голову.

–

Но однажды что-то меняется. Я вижу Лену — соседскую любимицу, девушку моего возраста, с темными волосами и человеческими, теплыми глазами. Она идет по улице, смеется с кем-то, и я чувствую, как внутри вспыхивает жар. Это не просто любопытство — это желание, острое, почти болезненное. Я возвращаюсь к Лине и, не таясь, рассказываю ей все: как смотрел на Лену, как ее движения разбудили во мне что-то дикое, как я хотел прикоснуться к ней. Мои слова искренние, я не умею врать Лине — она слишком велика в моих глазах.

Ее лицо меняется. Сначала это удивление, потом что-то темное, почти ревнивое. Она молчит, а потом кладет ладони мне на виски. Я чувствую тепло, а затем — резкий укол в сознании. Моя мысль о Лене растворяется, как песок сквозь пальцы. Я пытаюсь удержать ее образ, но он ускользает, и вместо него врывается Лина — ее запах, ее кожа, ее голос. Желание, которое было направлено на Лену, теперь бьет в меня, как молния, но оно все о Лине. Я в ужасе — мой разум, мой последний оплот, трещит под ее волей. Это отвратительно, я не привык терять себя, но тело уже дрожит, ноги подкашиваются, я хочу ее так сильно, что готов выть.

Я тянусь к ней, руки цепляются за ее бедра, но она отстраняется с холодной улыбкой.
— Не так быстро, — говорит она и сжимает мне загривок. Тело обмякает, как у кота, я падаю на колени, дрожу от страсти, но не могу двинуться. — Сначала послушай.
Она начинает говорить — лекция о женской анатомии, ее голос ровный, почти академический. Рассказывает про нервы, мышцы, зоны удовольствия, а я смотрю на нее снизу вверх, задыхаясь от желания, но парализованный ее хваткой. Ее пальцы скользят мне по животу, легкие, дразнящие, и я инстинктивно пытаюсь схватить ее зубами за шею — как зверь, как кот. Она смеется, отталкивает меня:
— Какой агрессивный. Нельзя так.
И снова сжимает загривок, снова гладит, и я опять бросаюсь, не в силах остановиться. Она знает, что я не могу не нападать, и ей это нравится.

В конце концов я ломаюсь. Она отпускает меня, и я беру ее — яростно, жадно, тону в ее объятиях. Ее тело больше моего, но податливое, и я осеменяю ее, задыхаясь от облегчения. Мы лежим в постели, ее волосы разметались по подушке, а я прижимаюсь к ней, все еще дрожа.

Лина смотрит на меня, ее глаза блестят.
— Знаешь, я могла бы тебя кастрировать за такое, — говорит она тихо.
Мое сердце сжимается от страха, я представляю холодный нож, пустоту, конец. Она продолжает:
— Могла бы даже внушить тебе желание, чтобы ты сам этого захотел. Но не буду. Мне понравилось.
Я выдыхаю, благодарность захлестывает меня — человеческая, теплая, глубокая. Я обнимаю ее сильнее, чувствуя, как ее рука гладит меня по спине. Она не отняла у меня себя, не сломала до конца. И в этом ее власть — не только пугающая, но и щедрая.