Как говорил Солженицын, постмодернизм — это «опасное культурное явление», которое «размонтировало современный мир до состояния кладбища, где нет ничего живого, но любая вещь или идея издает запах тлена». С ним сложно не согласиться, учитывая то, что мы действительно уже много лет живём на этом кладбище. В постмодерне нет ничего творческого, всё просто кричит о переиспользовании, выпендрёже и консьюмеризме.

Лично меня в этой философии более всего возмущает феномен «смерти автора». Если не знаете: идея смерти автора есть идея о том, что автор создаёт свои произведения, но не вправе навязывать им свой смысл. Постмодернисты считают, что несмотря на то, что автор думал, когда писал, вкладывал определённые идеи, для читателя смысл книги рождается в его собственной голове — и не ранее. Толкование с учётом жизненных обстоятельств автора не считается необходимым, более того — считают, будто бы оно закрепощает читателя, отнимает у него волю понимать книгу так, как он желает. Постмодернисты говорят, что человек вправе творить смысл, воспринимают творчество как игру, досуг для читателя. А писатель — просто инструмент, дающий читателю сырьё для творчества.

Они забывают о том, что письмо было дано им для того, чтобы они могли сохранять и передавать информацию из поколения в поколение. Не надо думать, что эмоциональная, художественная составляющая чем-то отлична от сухих строк руководств и документаций, гранита науки и последовательного изложения газетных заметок. Книгу придумали для того, чтобы умелые её ПРОИЗВОДИЛИ, а ученики — ПОТРЕБЛЯЛИ. Чтение — это нетворческий процесс, так же, как и просмотр фильмов, листание имиджборд и пабликов в соцсетях, игра в видеоигры. Да-да, любители Коэльо и Пелевина, вы точно такие же потребляди! Впрочем, не нужно стесняться самого факта потребления плодов интеллектуального труда автора — мы все что-нибудь потребляем, чтобы сохранить свои силы для работы на себя и общество.

Главным достоинством книги во все времена была её ёмкость, калорийность. Можно просто читать строки и получать в разы больше знаний и чувств, чем от гораздо более долгого просмотра кино, пабликов и проч. и проч. Но и текст можно испохабить так, что он обесценится.

Сначала они ввели понятие игры и таким образом уравнили творца и потребителя. Элита растворилась в массах. Гламурные подонки начали выливать потоки дешёвого дерьма на бумагу, а потребители начали с ним играть — прямо как настоящие каложоры. Каждый мог увидеть в куске несвежей субстанции что-то своё, то, что придётся ему по душе. Что хуже всего, даже умные, грамотные люди обманулись возможностью видеть в каловом зеркале сильные, умные мысли. Постмодернизм коварен: он даёт каждому то, что он желает видеть. Быдлу — быдлоништяки, разного рода креаклам и прочим птицам высокого полёта — креативные, актуальные произведения.

Но внутри «творческого процесса» оказывается пустышка, поток шлака: читатель способен воспроизводить в своих толкованиях только лишь свой персональный опыт, видеть уже виденное. А постмодернисты не стесняются этого факта: прямо говорят, что весь их мир существует только внутри текстов, а все их убеждения есть рекомбинация ранее записанных идей. Постмодерн не способен создать что-то новое, и даже если способен, то не сможет распространить это «новое» среди людей. Их воспалённое, гниющее сознание задавит всё, что покажется им хоть каплю незнакомым.

Устав сдерживать поток нахлынувшего кала из открывшейся кишки тех, кому сказали, что всё может быть искусством, я закрыл дверь в современность и ушёл учиться у старых добрых Пушкина, Кантемира, Маяковского. Но и сюда добрались проклятые постмодернисты! С объявлением смерти автора кантемирово учение и пушкинский чувственный разгул навсегда сменились шликом тысяч винишек на таинственного и непонятного Есенина. И у каждой из-под пальцев раздаётся свой звук, своё хлябанье и чвяканье. Всё, что хотели передать нам предки, погибло в писечьке одухотворённой девы, щепетильно смазывающей чувствительные точки случайно выцепленными интерпретациями великих творений. Народная мудрость гласит: «Каждый дрочит, как хочет»; но читать — это не то же самое, что дрочить.

Возможно, созерцание современных произведений массового искусства действительно требует игрового или творческого подхода со стороны читателя: если автор вместе со своей книгой сам ничего не значит, додумывать придётся, чтобы ЭТО можно было хотя бы читать. Но такой подход приводит к вырождению творчества и его распространения в массах. Вся литература становится беллетристикой, чтивом, способом убить время, держа мозг в тонусе, банальным самоподдувом. Страдают и иные формы искусства. Постмодерн отнял у людей веру в себя, в собственное участие в судьбе их мира, унизив саму суть творчества, надругавшись над инициативой и трудом; развратил их сознание, стал рупором пороков, всегда преобладавших в обществе, погрузил нас всех во мрак и безблагодатность. Я хочу, чтобы люди снова научились творить, и я верю в них. Мы уже начинаем осознавать, куда мы пришли и кому это выгодно, а осознание — половина дела.

Linq Kowalczek.